Легенды рока:  Джим Моррисон - Скандальное исполнение песни "The End" группой Doors

"А летом 1966 года, Джим Моррисон нажимал он не только на спиртное. Одной конопли бывало искуривал по 150 грамм в день, да и таблеток разноцветных валялось в его комнате тоже немало. В один из тех дней он не появился в клубе к началу выступления. Первое отделение отыграли без Джима, Рей Манзарек знал слова и на 45 минут его хватило. В перерыве - вскочили в машину, помчались в мотель, где Джим снимал комнату, постучали. За дверью слышался шорох. Наконец, Джим открыл дверь. Задумчивыми, расплывчатыми зрачками посмотрел он мимо своих приятелей, и сказал: "10 тысяч микрофонов". Рей рассмеялся. Известно было, что от приема ЛСД Джиму Моррисону часто чудились микрофоны - десятки, сотни. Но от обычной дозы число их никогда за 500, в общем, не переваливало. А тут - 10 000. В состоянии такого вот душевного подъема и привезли Джима на работу. "Играем "Конец", - сказал он тихо. "Конец" - или по-английски "The End" - была композиция группы. В ней концепция рок-театра выражалась сильнее, чем в других. Начиналась она, как простая двухкуплетная песня, потом развивалась дальше с остановками, переменами темпа, и уже тогда она была длинною в 12 минут, но Джим каждый раз добавлял новые стихотворные куски. В тот день для слушателей был заготовлен только что написанный поэтический сюрприз. Джим вышел вперед, встал со склоненной на плечо головой, с закрытыми глазами, повис на микрофонной стойке, как на вешалке, и начал траурную мелодекламацию: "Это - конец, прекрасный мой друг, конец, мой единственный друг, конец наших продуманных планов, конец всему тому, что осталось, конец. Укрытиям тихим, веселью - конец, тому, что неслось каруселью - конец. В глаза я твои не взгляну никогда." На клубной площадке не двинулся ни один человек. Все смотрели на неподвижную фигуру на сцене, даже у бара царила тишина. В клубе затихли разговоры, официантки замерли с подносами в руках. Джим произносил слова осторожно, с разбором, как хирург, который собирается сделать важный надрез. Музыка звучала сдержано, в ней было: предупреждение, предвкушение, страх. "Садись на змея, - звучало со сцены, - поезжай скорее в край Гиперборея. Змей длиною в 10 миль, ты садись на змея". Джим открыл глаза, снял микрофон со стойки и, расставив ноги, прочитал последние только что добавленные строки, больные, шокирующие слова, с которых и начался рок-н-ролльный миф Моррисона: "Убийца до утра не уснул, с зарею встал, сапоги натянул, вынул лицо из древнего шкафа, гулки шаги смертельного страха. К двери родительской он подошел, внутрь заглянул, а потом и вошел. "Отец!" "Что, сынок?" "Убить я тебя собираюсь, с жизнью время настало прощаться. Мать, хочу я тобой наслаждаться"....

Есть масса студийных версий этой песни, но ни в одной из них не слышно того четырехбуквенного слова, слова непечатного, обозначающего грубую физическую связь, которое обторченный Джим Моррисон адресовал в своих стихах матери. Сделано на пластинках это, понятно, из соображений элементарного приличия. Но тогда, в клубе "Whisky A Go-Go" все прозвучало без всяких экивоков прямым текстом. Немедленное воздействие судьбы в виде рассвирепевшего директора ждало ребят в артистической: "Ты, - закричал он на Джима, как только тот вошел в комнату, - матерщинник, сукин сын, ты уволен, вы все уволены, вон отсюда, и чтоб больше здесь вас никогда не видел". На этот раз всем, даже Джиму было ясно, что директор слово сдержит. Ну, тут, конечно, возникает вопрос: откуда у Джима Моррисона, молодого человека благовоспитанного и по трезвости вполне обаятельного - такие чудовищные мысли. Вдохновение, если так можно выразиться, пришло из работы Фридриха Ницше "Рождение трагедии". "Эдип, - писал Ницше, - убийца своего отца, муж собственной матери разрешил загадку Сфинкса". Нравилась Джиму и цитата из Софокла, романтизировавшего Эдипа. Он писал, что Эдип - это самая скорбная фигура греческой сцены, тип благородного человека, который не смотря на свою мудрость, подвержен фатальным ошибкам и несчастьям, но который все же через свои необычайные страдания производит магическое, целебное воздействие на окружающих, воздействие которое продолжается даже после его смерти. В этой вот софокловой цитате есть частичное объяснение посмертной славы и нашего героя. Ибо не смотря на ученую мудрость, подвержен и он был фатальным ошибкам и несчастьям и преждевременною смертью своею как бы заработал право на статус трагической фигуры рок-н-ролла. Конечно, Моррисон, гражданин исторически юной Америки, играл с разными школами мировой мысли, как ребенок с кубиками. Конечно, ему, стопроцентному янки XX века, неоткуда было набраться древнегреческого благородства. Да и сложную формулу эдиповых чувств он низвел к единственному непечатному слову, обращенному к матери. И тем не менее. Осмелившись сказать об этом публично, Моррисон как бы прорвал общественных нарыв, позволил всему тайно болезненному в американской психологии своего времени выйти наружу. А для этого, согласитесь, нужна и честность, и смелость. Ну, а что касается Эдипова комплекса, то есть про него известный анекдот. "Вы знаете, - говорят одной мамаше, - у вашего сына Эдипов комплекс". "Эдипов-шмедипов, - отвечает она, - лишь бы он мамочку любил".

фрагмент программы Севы Новгородцева от 2.08.1991 года